Впусти меня - Страница 121

121

Как тот чувак с тысячей консервных банок, но без открывалки. Умер от голода среди тонн еды.

Копаясь в кармане в поисках зажигалки, он думал о том, что его ситуация не так уж и безнадежна. Рано или поздно кто-нибудь спустится в подвал — да хоть та же мама, так что со светом он как-нибудь да выкрутится.

Он вытащил зажигалку, чиркнул.

Пламя на мгновение ослепило глаза, уже привыкшие к темноте, но, присмотревшись, он заметил, что не один.

На полу, прямо у его ног, растянулся…

…папа!..

О том, что отца кремировали, он и не вспомнил, когда в дрожащем пламени зажигалки увидел лицо покойника, более чем соответствовавшее его представлениям о том, как выглядит человек, пролежавший несколько лет в земле.

…Папа…

Он заорал так, что поток воздуха загасил пламя зажигалки, но, прежде чем оно потухло, он успел разглядеть, как голова отца дернулась и…

…Оно живое…

Содержимое его желудка с громким пуком вывалилось в штаны, обдав задницу теплом. Ноги подкосились, позвоночник обмяк, и он осел на пол бесформенной кучей, выронив зажигалку, которая отлетела в сторону. Рука его коснулась ледяных пальцев ног покойника. Острые ногти царапали ладонь, и, продолжая орать —

Ну что же ты, папа? Не мог постричь ногти на ногах? — он принялся гладить холодные ноги, будто замерзшего щенка, нуждающегося в ласке. Он водил рукой от лодыжки до бедра и, чувствуя, как напрягаются мышцы под кожей, всхлипывал и завывал как животное.

Кончики пальцев коснулись металла. Статуэтка. Она лежала между ног покойника. Он обхватил стрелка за грудь и умолк, на мгновение снова обретя почву под ногами.

Орудие.

В наступившей тишине послышался чавкающий звук — мертвец сел на полу. Почувствовав холодное прикосновение к тыльной стороне ладони, Томми тут же отдернул руку и крепче вцепился в статуэтку.

Это не папа.

Нет. Перебирая ногами, Томми пополз назад, прочь от покойника, размазывая липкое дерьмо по ягодицам. На какое-то мгновение ему даже показалось, что он обрел способность видеть в темноте, что слуховые ощущения вдруг превратились в зрительные, и он увидел, как покойник встает в темноте — желтоватый контур, напоминающий созвездие.

Пока он, отталкиваясь согнутыми в коленях ногами, двигался к противоположной стене, мертвец перед ним выдохнул короткое:

— …А-а…

И Томми увидел…

Маленького слоненка, маленького нарисованного слоненка, навстречу которому идет (ту-ту-у-у!) БОЛЬШОЙ слон, и — раз! — оба поднимают хоботы и трубят букву «а», а потом появляются Магнус, Брассе и Эва и поют «Там! Это здесь! Там, где нас нет…»

Нет, как же там поется…

Мертвец, должно быть, споткнулся о сложенные штабелями коробки — в темноте послышался грохот расколовшегося об пол музыкального центра. Томми дернулся, так ударившись о стену затылком, что голову наполнил белый шум. Сквозь шум он различал, как голые одеревенелые ступни шлепают по полу, разыскивая его.

Здесь. Это там. Там, где нас нет. Нет. Да.

Точно. Его здесь нет. Его больше не было, как не было и того, кто издавал эти звуки. Это были просто звуки. Кто-то просто сидел и слушал, уставившись в черную сетку музыкальных колонок. Этого кого-то на самом деле не существовало.

Здесь. Это там. Там, где нас нет.

Он чуть было не принялся напевать, но чувство самосохранения из глубин сознания подсказало ему, что делать этого не следует. Белый шум постепенно исчезал, оставляя после себя пустующее пространство, куда к его отчаянию стали просачиваться мысли.

Лицо. Лицо.

Он не хотел думать об этом лице, не хотел о нем думать!

Но он заметил что-то важное в свете зажигалки.

Мертвец приближался. Он это понимал не только по шаркающим шагам, которые становились все ближе. Нет, он чувствовал его приближение, словно сгусток надвигающегося мрака.

Он закусил нижнюю губу, ощутив привкус крови во рту, и зажмурился. Представил, как его глаза исчезают, как два…

Глаза.

У него же нет глаз!

Движение воздуха у лица, когда мертвец махнул рукой в воздухе.

Слепой. Он слеп.

Томми не мог бы за это поручиться, но ему показалось, что на бесформенном коме над плечами мертвеца не было глаз.

Когда мертвец снова взмахнул рукой, Томми почувствовал волну воздуха за десятую долю секунды до того, как она коснулась его лица, и успел повернуть голову, так что пальцы лишь скользнули по его волосам. Он метнулся в сторону, упал на живот и, извиваясь, пополз по полу, проворно шевеля руками перед собой, как пловец на суше.

Зажигалка, зажигалка…

Что-то кольнуло щеку, и он едва сдержал спазм рвоты, поняв, что это ноготь мертвеца, — но вовремя откатился в сторону, уклонившись от его шарящих рук.

Здесь. Это там. Там, где нас нет.

Томми невольно фыркнул. Он попытался сдержать распиравший его смех, но ничего не вышло. С губ брызнула слюна, и из его сорванной глотки вырвались истерические всхлипы то ли смеха, то ли плача, в то время как руки, будто лучи радара, продолжали шарить по полу в поисках той единственной соломинки, которая, может быть, может быть, спасла бы его от преследовавшей тьмы.

Господи, помоги мне! Да озарит свет Твоего лица, Господи! Прости меня за то, что я сделал в церкви, прости за все. Господи. Я буду всегда-всегда в Тебя верить, что хочешь сделаю, только помоги мне найти зажигалку. Будь другом, Господи!

И произошло чудо.

В ту секунду, когда рука мертвеца ухватила его за ногу, подвал на долю секунды озарил бело-голубой свет, будто фотовспышка, и этого времени Томми хватило, чтобы разглядеть опрокинутые коробки, шершавые стены бомбоубежища, проход в хранилище.

121