Тело ее извивается в постели, кожа чернеет, дымится. Больничная рубаха задирается, обнажая лобок. Скрежет стальных пружин, когда бедра выгибаются, подпрыгивают на кровати в безумном соитии с невидимым любовником, пока пламя пожирает ее ляжки, и она кричит, кричит… Вонь паленых волос, жженой кожи наполняет комнату, ее полные ужаса глаза встречаются с моими и через мгновение раскаляются, белеют и лопаются…
Лакке выпил больше половины содержимого бутылки. Морган и Ларри возражать не стали.
«…Панталонис».
Лакке попытался встать с дивана. Затылок налился тяжестью. Он оперся о стол, поднялся. Ларри тоже встал, чтобы ему помочь.
— Черт, Лакке, ты бы хоть поспал.
— Не, пойду домой.
— И что тебе делать дома?
— Да так, есть одно дело.
— Только не говори, что оно имеет отношение ко всей этой истории.
— Нет-нет.
Морган вернулся с балкона, пока Лакке ковылял к выходу.
— Слышь? Куда это ты намылился?
— Домой.
— Я тебя провожу.
Лакке обернулся, с трудом пытаясь удержать равновесие и хоть немного протрезветь. Морган подошел к нему, распахнув руки, словно готовый в любую минуту его подхватить. Лакке покачал головой и похлопал Моргана по плечу:
— Мне надо побыть одному. Одному, понимаешь? Не волнуйся.
— Ты точно справишься?
— Точно.
Лакке кивнул несколько раз подряд; чувствуя, что его заело, усилием воли остановил трясучку, чтобы поскорее убраться, затем повернулся, вышел в прихожую и надел ботинки и пальто.
Он понимал, что напился, но с ним это случалось уже столько раз, что он приучил свое тело действовать независимо от мозга, на автопилоте. Он даже, пожалуй, смог бы сыграть в спичечный домик, не дрогнув рукой, по крайней мере какое-то время.
Из глубины квартиры доносились голоса приятелей.
— Может, нам все-таки стоит…
— Да не. Если он говорит, что хочет побыть один, значит, нужно оставить его в покое.
Они вышли в прихожую его проводить, неловко обнялись на прощание. Морган взял его за плечи, наклонил голову, заглядывая ему в глаза, и сказал:
— Только без глупостей, слышь? Если что — ты знаешь, где нас искать.
— Да-да. Нет-нет.
Выйдя из подъезда, он немного постоял, глядя на солнце, повисшее над кроной сосны.
Никогда больше… это солнце…
Смерть Виржинии, вся эта чудовищная сцена свинцом засела у него в груди, там, где раньше было сердце, заставляя его сутулиться, пригибаться к земле под немыслимой тяжестью. Сумеречный свет над городом казался насмешкой. Одинокие прохожие, спокойно передвигавшиеся в солнечных лучах… Насмешка. Как ни в чем не бывало они разговаривали о житейских вещах, будто бы им не грозило… где угодно, в любую секунду…
Вот так и на вас кто-нибудь прыгнет.
Какой-то человек у киоска склонился к окошку и беседовал с продавцом. Лакке увидел, как с неба ему на спину падает черный клубок, и…
Стоп!
Он остановился возле стойки с газетами, поморгал, пытаясь сфокусировать взгляд на фотографии, занимавшей почти всю первую страницу. Ритуальный убийца. Лакке презрительно фыркнул. Уж он-то знал, как все обстоит на самом деле. Но…
Лицо показалось ему знакомым. Это же…
Тогда, у китаезы. Тот, с виски… Да не, не может быть.
Он сделал шаг вперед, пристально вглядываясь в фотографию. Да. Точно он. Те же близко посаженные глаза, тот же… Лакке поднес руку ко рту, прижал пальцы к губам. Фотография закружилась, в памяти всплывали все новые подробности.
Значит, он пил с человеком, прикончившим Юкке. Убийца его друга жил в его дворе, чуть ли не в соседнем подъезде. Он даже пару раз здоровался с ним.
Но ведь это не он убил, это же…
Голос. К нему кто-то обращался:
— Здорово, Лакке! Что, твой знакомый?
Продавец и его собеседник стояли и смотрели на него. Он ответил: «Да» — и пошел дальше, в сторону двора. Мир исчез. Перед глазами стояла лишь дверь подъезда, где исчез тот странный мужик. Завешенные одеялами окна. Ничего, он докопается до правды. Чего бы это ни стоило.
Ноги двигались все быстрее, спина распрямилась; свинец гулким колоколом стучал в груди, бил тревогу, заставляя дрожать все тело.
Я иду. Ну, сука, держись! Я иду!
Поезд остановился на станции «Рокста». Оскар кусал губы в панике и нетерпении — ему казалось, что двери слишком долго не закрываются, и, когда в громкоговорителе раздался щелчок, он уже решил, что машинист сейчас скажет, мол, поезд задерживается, но —
«ОСТОРОЖНО, ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ!»
И поезд тронулся с места.
У него не было другого плана, кроме как предупредить Эли: кто угодно в любую секунду мог позвонить в полицию и сообщить, что видел того мужика. В Блакеберге. В таком-то доме. В таком-то подъезде. В такой-то квартире.
А что если полиция взломает дверь. А там, в ванной…
Поезд с грохотом выехал из туннеля на мост, и Оскар выглянул в окно. Два человека стояли у «секс-шопа», а за ними виднелся ряд ненавистных желтых газет. Один из них повернулся и быстро зашагал прочь.
Кто угодно. Кто угодно может его узнать. Да вот хоть этот мужик.
Не дожидаясь, пока поезд замедлит ход, Оскар встал у дверей, прижимая пальцы к их резиновым смычкам, будто они от этого могли быстрее открыться. Он прислонил голову к стеклу, приятно холодившему разгоряченный лоб. Заскрежетали тормоза, из динамиков с запозданием донесся голос машиниста:
«СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ — БЛАКЕБЕРГ».
На платформе стояли Йонни и Томас.
Нет. Нет-нет-нет, только не это! Пусть они исчезнут!