— Почему?
— Потому что, Оскар, ты не можешь сидеть, как caracol… Как это будет? Улитка. В своей скорлупе. Если ты еще не болен, станешь болен. Ты болен?
— Да.
— Тогда тебе нужна тренировка. Ты сегодня придешь.
— А как же остальные?
— Остальные? Что остальные? Начнут глупости, я скажу «бу!», они перестанут. Но они глупости не делать, это тренировка.
Оскар не ответил.
— О'кей? Ты придешь?
— Да.
— Хорошо. До встречи.
Оскар положил трубку, и вокруг снова воцарилась тишина. Он не хотел идти ни на какую тренировку. Но встретиться с физруком был не прочь. Может, прийти пораньше — в надежде его застать? А потом сразу уйти?
Вряд ли физрук его отпустит, но все же…
Он сделал пару кругов по квартире. Сложил форму в мешок, чтобы хоть чем-то себя занять. Хорошо еще, что он не стал поджигать парту Микке, — тот мог запросто явиться на тренировку. Правда, его вещи все равно наверняка пострадали, поскольку он сидит рядом с Йонни. Интересно, много всего сгорело?
Кого бы спросить…
Около трех снова зазвонил телефон. Оскар поколебался, но после той искры надежды, которая вспыхнула в нем при виде конверта, он не смог удержаться и поднял трубку:
— Оскар.
— Здорово, это Юхан.
— Привет.
— Как оно?
— Так себе.
— Пошли гулять сегодня вечером?
— Хм… во сколько?
— Ну… часиков в семь
— Не, я на тренировку.
— А, ну ладно. Жаль. Пока.
— Юхан?
— Что?
— Я… слышал, у вас там был пожар? Ну, в классе. И что, много сгорело?
— Да нет, несколько парт.
— И все?
— Ага. Ну, бумаги там всякие.
— Понятно.
— Твоя парта цела.
— А, ну хорошо.
— Ладно, пока.
— Пока.
Оскар положил трубку с каким-то гложущим чувством в животе. Он думал, все знают, что это он. А Юхан разговаривал с ним как ни в чем не бывало. К тому же мама говорила, что сгорел чуть ли не весь класс. Правда, она могла и преувеличить.
Оскар решил, что если кому и верить, то Юхану. По крайней мере, он все видел собственными глазами.
— Тьфу!
Юхан положил трубку, растерянно огляделся. Джимми покачал головой и выдул дым в окно спальни брата.
— Врать — и то не умеешь. Юхан жалобно ответил:
— Думаешь, это просто?
Джимми обернулся к Йонни, сидевшему на своей кровати, теребя кисточку покрывала.
— Че там? Полкласса выгорело?
Йонни кивнул:
— Его теперь все ненавидят.
— Ну а ты что нес?.. — Джимми снова повернулся к Юхану. — Как там сказал? «Бумаги всякие». И че, думаешь, он на это поведется?
Юхан пристыжено опустил голову:
— Я не знал, что сказать. Боялся, он что-то заподозрит, если я…
— Ладно, не бзди. Дело сделано. Теперь будем надеяться, что он придет.
Юхан переводил взгляд с одного на другого. Глаза братьев были пусты в предвкушении предстоящего вечера.
— Что вы собираетесь с ним сделать?
Джимми наклонился вперед на стуле, стряхнул с рукава случайно упавший пепел и медленно сказал:
— Он. Сжег. Все, что у нас оставалось от нашего отца. Так что вряд ли нам стоит посвящать тебя в подробности того, что мы с ним собираемся сделать. Правда?
Мама пришла в половине шестого. Вчерашняя ложь и недоверие все еще висели между ними холодным туманом. Мама сразу прошла в кухню и начала громыхать посудой. Оскар закрыл свою дверь, лег на кровать и уставился в потолок.
Он мог бы выйти на улицу. Во двор. В подвал. На площадь. Покататься на метро. Но не было такого места, где бы он… эх.
Он услышал, как мама подошла к телефону, набрала длинный номер. Небось папе звонит.
Оскар немного мерз.
Он натянул на себя одеяло, сел, прижавшись затылком к стене и прислушался к разговору родителей. Если бы только он мог поговорить с отцом! Но и этого он не мог. Разговоры у них никогда не складывались.
Оскар завернулся в одеяло. Вообразил себя индейским вождем, невозмутимо взирающим на мир, в то время как голос мамы становился все громче. Вскоре она уже орала, и предводитель индейцев упал на кровать, натянув на голову одеяло и заткнув уши руками.
Как же тихо в голове! Прямо космос.
Он представил, что полосы, цвета и точки, плывшие перед глазами, — это планеты и далекие солнечные системы, просторы которых он бороздит. Он сел на комету, немного полетал, спрыгнул и принялся парить в невесомости, пока с него не сдернули одеяло и ему не пришлось открыть глаза.
Над ним стояла мама. Искривленные негодованием губы. Голос — прерывистое стаккато. Она произнесла:
— Что ж, папа мне все рассказал. Про то, как он… В субботу… Что… И где же ты шлялся? А? Где ты был? Ты можешь мне ответить?
Она снова дернула за край одеяла у самого его лица. Ее шея покраснела от напряжения.
— Больше ты туда не поедешь. Никогда. Слышишь? Почему ты мне ничего не сказал? Нет, ну надо же… Вот мерзавец! Таким вообще нельзя иметь детей! Он тебя больше не увидит. Пусть сидит и нажирается сколько влезет. Слышишь? Он нам не нужен. Я…
Развернувшись, мама вышла, хлопнув дверью так, что стены затряслись. Оскар слышал, как она стала набирать тот же длинный номер, чертыхнулась, видимо пропустив цифру, и начала по новой. Через несколько секунд она снова принялась орать.
Оскар выбрался из-под одеяла, взял мешок с формой и вышел в коридор, где мама с таким жаром кричала на папу, что даже не заметила, как он напялил ботинки и, не завязав шнурки, направился к двери.
Она его окликнула, когда он уже был на лестничной площадке: