— Хочешь? Дарю.
Она медленно покачала головой:
— Нет. Он же твой.
— Как… как тебя зовут?
— Эли.
— А меня Оскар. Как ты сказала? Эли?
— Да.
Девочка внезапно заволновалась. Взгляд ее заметался из стороны в сторону, будто она безуспешно пыталась что-то вспомнить.
— Я… мне пора.
Оскар кивнул. Пару секунд девочка смотрела ему прямо в глаза, затем повернулась, собираясь уходить. На мгновение замерла на краю горки, затем села, скатилась вниз и пошла к своему подъезду. Оскар продолжал сжимать в руке кубик Рубика.
— Ты завтра будешь?
Девочка остановилась, тихо произнесла, не оборачиваясь: «Да» — и пошла дальше. Оскар проводил ее взглядом. Она прошла мимо своего подъезда и исчезла в арке, ведущей на улицу. Раз — и нет.
Оскар взглянул на кубик, зажатый в руке. С ума сойти.
Он повернул грань, сбивая цвета. Потом передумал и вернул на место. Ему захотелось оставить все как есть. Пока.
Юкке Бенгтссон посмеивался про себя, идя из кино домой. Все же чертовски смешной фильм эта «Турпоездка». Особенно те мужики, что весь фильм бегали, разыскивая пивную «Пеппес Бодега». А потом один из них провозил своего в жопу пьяного приятеля через таможню в инвалидном кресле: «Invalido». Оборжаться.
А может, взять и рвануть вот в такую поездку с кем-нибудь из мужиков? Да только с кем? Карлссон такой зануда, что стрелки часов залипают, — с ним через два дня на стенку полезешь. Морган, как выпьет лишнего, начинает скандалить, а уж там-то он точно нажрется, раз бухло дешевое. Ларри в принципе ничего, если бы не был такой развалиной — и будешь потом его всю дорогу катать в инвалидном кресле, как того мужика: инвалидо.
Остается только Лакке.
Вот бы они там гульнули недельку… Да только Лакке беден, как церковная мышь, он себе такого в жизни позволить не сможет. Каждый вечер — пиво да сигареты. Хороший мужик, ничего не скажешь, но Канары явно не потянет.
Оставалось признать — никто из завсегдатаев китайской забегаловки в спутники не годился.
Может, одному съездить?
Вон, Стиг-Хелмер взял и поехал. Хотя, казалось бы, таких неудачников еще поискать. Познакомился там с Уле, бабу себе нашел, все дела. Юкке бы тоже от такого не отказался. Мария уже лет восемь как ушла от него и собаку забрала впридачу, и с тех самых пор он ни разу бабы-то и не знал в библейском смысле.
Да только кто на него позарится? Впрочем, почему бы и нет? С виду он еще ничего, уж получше Ларри. Конечно, алкоголь наложил свой отпечаток и на лицо, и на фигуру, как он ни старался держать ситуацию под контролем. Сегодня, например, он за весь день не выпил ни капли, а ведь на часах уже девять. Зато сейчас он придет домой и опрокинет пару джин-тоников, прежде чем отправиться к китаезе.
А о поездке стоит еще подумать. Правда, получится небось как со всеми остальными затеями последних лет — пшик. Но помечтать-то можно.
Он шел по аллее парка между Хольбергсгатан и районной школой Блакеберга. Было довольно темно, фонари стояли метрах в тридцати друг от друга. Справа на пригорке, как маяк, светился китайский ресторан.
А может, гульнуть сегодня? Пойти к китаезе, не заходя домой, и… Не. Слишком дорого. Остальные решат, что он выиграл в лотерею, еще и в жлобстве обвинят, — мол, мог бы и угостить… Лучше сначала домой, выпить для затравки.
Он прошел мимо здания прачечной с трубой, на которой горел огонек, похожий на красный глаз. Изнутри раздавался приглушенный гул.
Как-то раз, когда он шел домой хорошенько набравшись, с ним приключилось что-то вроде галлюцинации — он увидел, как труба отделилась от крыши и поползла к нему, рыча и шипя. Он плюхнулся на землю, прикрывая голову руками в ожидании нападения. Когда же он наконец отнял руки, труба как ни в чем не бывало возвышалась там, где положено, внушительная и неподвижная.
Фонарь у моста под Бьёрнсонсгатан был разбит, и арка зияла черным провалом. Был бы он навеселе, — наверное, поднялся бы по ступенькам вдоль моста и продолжил путь по улице, хоть это и дольше. Спьяну в темноте черт знает что привидится. Он по этой причине даже спал со включенной лампой. Но сейчас-то он ни в одном глазу.
И все равно его так и подмывало воспользоваться лестницей. Пьяный бред начал просачиваться даже в трезвое сознание. Он остановился посреди аллеи и заключил: «Совсем крыша едет».
Значит так, Юкке, слушай меня внимательно. Если ты не возьмешь себя в руки и не осилишь эти несчастные несколько метров под аркой, не видать тебе Канарских островов как своих ушей.
Как это?
Да так — ты же, чуть что, бежишь, поджав хвост. Чуть что — идешь на попятную. С чего ты взял, что тебе хватит духа позвонить в турагентство, сделать новый паспорт, купить все нужное для поездки, не говоря уж о том, чтобы отправиться неизвестно куда, если ты даже не можешь пройти этот жалкий участок пути?
Хм, в этом что-то есть. Так что? Если я сейчас пройду под мостом, — значит, я в самом деле еду на Канары? Значит, это не пустые фантазии?
Тогда ты завтра же позвонишь и закажешь билет. Тенерифе, Юкке. Тенерифе.
Он тронулся с места, представляя солнечные пляжи и коктейли с разноцветными зонтиками. Все, решено, он едет! И никуда он сегодня не пойдет — останется дома и будет просматривать объявления. Восемь лет! Пора уже выходить из спячки.
Он задумался о пальмах — интересно, есть ли они там, были они в фильме или нет? — как вдруг услышал какой-то звук. Чей-то голос. Он остановился под мостом, прислушался. Где-то возле стены раздался стон: